Сергей Шведов - Русь расстеленная[СИ]
Он заказал Боне выпивку, снисходительно поставил стакан перед ним и сказал как–то по–родственному:
— На как живется–можется, ясный молодец?
— Сам знаешь как, Сэм.
— Забижают–таки мальчика большие дяденьки?
— Я не о том, Сэм. Я телок своих на ночь привел на выпас.
— А я‑то думал, ты по мне соскучился, противный.
— Сэм, позволь только ночь поработать, — проскулил Боня и с собачьей преданностью заглянул Семе Верабейцеру в глаза.
Сэм поморщился, оправил на груди жилетку. За стойкой бара он держался действительно, как профессор на кафедре.
— Я тебе сказал, где ты работать можешь? Базар–вокзал, вот все твои маршруты. Твои девки и так вляпались в мотеле у Сявки в чужую мокруху, что век не отмоются. А мне сомнительного контингента на требуется…
— Сявка уже покойник, а ты все его поминаешь.
— Ой–вей! Мне одной фотографии твоей в газете, где ты был в наручниках, по самое горло хватило.
— Ну, приловили менты, с кем не случается. Девки же выкрутились.
— Знаешь, вы с девками слишком ярко засветились, чтобы вас так быстро можно было притушить.
— Сэм, я тебя не обижу, ты меня знаешь. Пятьсот за трех оптом за ночь даю.
— Это само собой — тысячу. Ладно, запишу за тобой должок. Отдашь мне Африку, тогда поладим. Не насовсем, а в аренду прошу.
— Я ж говорил, Сэм, я только с нее и кормлюсь. Возьми Таню Ким.
— Дюймовочку? Красивых куколок у меня своих полно. Мне экзотики бы в свое стадо подбавить.
— В ней тоже есть экзотика — почти японская гейша.
— Она у тебя уже в трипдиспансере семь раз леченая.
— Они все у меня со справками из поликлиники, — обиделся Боня.
— Знаю твои справки. Ты мне скажи, ты сам свою Африку пробовал?
— Я профессионал, — гордо стукнул себя в грудь Боня, — сутенеры со своими птичками не живут.
— Мне еще об этом расскажи!
— А из клиентов никто на Африку не жаловался. Ее у меня не раз увести хотели.
— Дай хоть на неделю. Деловые сибиряки–нефтяники приезжают из тундры. Они шоколадок не пробовали.
— Сэм — только для тебя…
Боня с горестной миной на лице отхлебнул невкусного коктейля, который отдавал полынью и плесенью на вишневом варенье. Сэм пил только супермодные «дринки» и ничего другого не признавал.
— Тебя Алик на чеченов из триста шестьдесят первого номера навел? — как бы между прочим спросил Сэм, вылавливая пальцем вишенку из своего коктейля.
— Ну.
— Смотри, цыган, у тех парней под шерстью искры бегают. Как бы не получилось, как тогда в мотеле с Сявкой.
— Мои девочки на этот раз чисто сработают, — пообещал Боня и провел ладонью по стойке бара в сторону Сэма. — Только одну ночь, больше я на твою территорию не ходок.
Боня улыбался, играл лукавыми глазами и по–собачьи преданно заглядывал Сэму в лицо. Сема Верабейцер накрыл его руку, принял мзду, не пересчитывая бумажки, как–то по–отечески заботливо глянул на Боню и великодушно протянул ему холеную руку с большим кольцом, в котором красовался скромненький александрит. Боня с жаром пожал властвующую руку. Он был готов с холуйской преданностью поцеловать и это кольцо, если бы за ними не следил охранник, застывший истуканом у входа.
После ухода Бони молчавший прежде бармен зевнул, прикрывая рот в золотых зубах салфеткой, и сказал Верабейцеру:
— Сема, я, конечно, не подстрекатель, но ты таки с этим цыганом подзалетишь когда–нибудь.
Сэм только зевнул ему за компанию и отмахнулся:
— Сколько той жизни, Моня.
Какой уж там тайный знак он подал и кому, один Сэм Верабейцер это ведал, только не успел Боня выйти из буфета, как увидел, что швейцар гостеприимно распахивает перед его девочками стеклянную дверь на лестницу.
***
Пешком подниматься на девятый этаж не стали, чтобы девочки не запыхались и не потеряли товарного вида. Долго ждали лифта. Лифт с мягким урчанием поднял их и подал мелодичный сигнал, когда остановился. Сонная дежурная по этажу уже была предупреждена по мобильнику. Она только мельком глянула на них из маленького холла под пластиковыми цветами и снова уткнулась в экран телевизора.
Боня вежливо постучал в одну из дверей вдоль длинного коридора. Из номера вышел солидный молодой господин в приличном черным пиджаке с маленьким портретом генерала Дудаева на золотом значке и внимательно осмотрел Боню.
— Ну и что скажешь?
— От Алика я с товаром, — тихо пробормотал Боня, выставляя перед собой девочек и незаметно одергивая на них сзади платья и поправляя прозрачную кофточку на Тане Ким. Прошмандовку Зелму он чувствительно ущипнул за ягодицу, чтобы напомнить о дисциплине этой вечной анархистке.
Молодой человек меланхолически кивнул и элегантным жестом пригласил девочек войти, а сам вежливо посторонился. Боня, искательно кланяясь, попятился к лифту.
— Чо такой печальный, пацан? — спросила Африка у молодого человека прямо с порога.
— Никто не любит, — глухим задушевным голосом ответил ей барственный господин и томно потупил взгляд.
У него были проникновенные черные глаза с миндалевидным разрезом.
Таня Ким впорхнула первой и быстро окинула приценивающим взглядом всю компанию. За столом и в креслах в этой большой комнате было всего восемь человек. Все в одинаковых черных костюмах, словно собрались на официальный прием к провинциальному премьер–министру. Официальные мужчины привстали и с тактом раскланялись.
— Добро пожаловать, милые дамы!
Такого оборота дела Таня Ким не ожидала.
Она никогда еще не видела чеченцев и представляла их, как и всех кавказцев, по родственникам и приятелям Али, которые круглый год толклись у него на квартире со своими баулами и чемоданами с южным и заморским товаром. Там народ был простой и неумытый. При виде девочек у всех загорались глаза, они без лишних слов смело пускали в ход руки и эффектно сорили деньгами. А эти были больше похожи на лощеных латиноамериканских чиканосов, какими их показывают по телевизору, не хватало только косичек на спине.
Вслед за Таней Ким в комнату номера вошли Африка с Зелмой и тоже застыли в растерянности. Таких чопорных и культурных клиентов у них еще не бывало.
* * *Таня Ким пыталась хитренько смекнуть, как ей следовало бы вести себя в этой компании чуть ли не министерских начальников из–за границы, чтобы выбраться отсюда подобру–поздорову.
Зелма как всегда ни о чем не думала, ей только бы напиться да пожрать, а Африка всегда и везде для всех была своя. Она соблазнительно выдвинула вперед ножку и чуть–чуть приподняла юбку, чтобы показать алую розочку на подвязке чулка. Этот профессиональный прием не произвел никакого действия на собрание солидных джентльменов.
— Фуй, как неэстетично! — отвернулся уже знакомый им молодой человек и одернул на ней юбку. — Вас пригласили провести вечер в весьма пристойной компании, молодые леди.
Африка, разумеется, покраснела от злости, но по ее черному лицу никто этого не заметил, она не краснела, а серела. Зелма как раскрыла рот от удивления, так и стояла с открытым ртом, ловя ворон. Ее еще никто не приглашал на ночь, чтобы провести время в «пристойной» компании, и к тому же платил за это бешеные деньги.
Только весьма тонкая в поведении и сдержанная в обращении Таня Ким не переменилась в лице, а по–прежнему одаривала всех царственной улыбкой. Она прошла вперед и протянула молодому господину, прежде всех встретившему их у порога, руку для поцелуя.
— Совсем другое дело, — сказал тот, в полупоклоне целуя ей руку. — Уважаемые дамы, прошу пожаловать к нашему столу.
— А где у вас душ? — удивленно пожала обнаженными черными плечиками Африка.
— Зачем душ? — удивился в свою очередь молодой господин с проникновенными глазами, который при встрече пожаловался Африке, что его никто не любит.
— Как положено, — сказала Зелма. — Перед сексом всегда душ.
— Вас пригласили на романтический ужин, а не на примитивный интим.
Девочки были окончательно обескуражены.
Стол был накрыт со стандартной роскошью для провинциалов — повсюду сверкали импортные этикетки, на бутылках и баночках, на пластмассовой или пленочной упаковке. Все это кулинарное богатство выставлялось на стол таким образом, чтобы этикетка и наклейка всем бросалась в глаза. Даже водка на столе была только импортная, не русская.
Все восемь мужчин за столом были на одно лицо, как однокалиберные патроны или как манекены на витрине, различались только бородатые и безбородые. Лишь один из них, самый первый, тот кто их встретил у двери, отличался ранней молодостью и свежестью юношеского румянца на щеках, да еще один из них был одновременно и рыжий, и с косым шрамом через щеку, и с золотыми коронками во весь рот снизу и сверху. Остальные в своих черных пиджаках были одинаковы, как черные пистолеты в деревянной стойке в тире.
